Неточные совпадения
Ореховая
дверь резного шкафа отворилась сама собою.
Андрий уже было хотел идти прямо в широкую дубовую
дверь, украшенную гербом и множеством
резных украшений, но татарка дернула его за рукав и указала маленькую
дверь в боковой стене.
В пекарне началось оживление, кудрявый Алеша и остролицый, худенький подросток Фома налаживали в приямке два самовара, выгребали угли из печи, в углу гремели эмалированные кружки, лысый старик
резал каравай хлеба равновесными ломтями, вытирали стол, двигали скамейки, по асфальту пола звучно шлепали босые подошвы, с печки слезли два человека в розовых рубахах, без поясов, одинаково растрепанные, одновременно и как будто одними и теми же движениями надели сапоги, полушубки и — ушли в
дверь на двор.
Рынок заставлен корзинами с фруктами, с рыбой; тут стоймя приставлены к
дверям лавок связки сахарного тростника, который
режут кусками и продают простому народу как лакомство.
И дом у него старинной постройки; в передней, как следует, пахнет квасом, сальными свечами и кожей; тут же направо буфет с трубками и утиральниками; в столовой фамильные портреты, мухи, большой горшок ерани и кислые фортепьяны; в гостиной три дивана, три стола, два зеркала и сиплые часы, с почерневшей эмалью и бронзовыми,
резными стрелками; в кабинете стол с бумагами, ширмы синеватого цвета с наклеенными картинками, вырезанными из разных сочинений прошедшего столетия, шкафы с вонючими книгами, пауками и черной пылью, пухлое кресло, итальянское окно да наглухо заколоченная
дверь в сад…
Из отворенной
двери вместе с удушающей струей махорки, пьяного перегара и всякого человеческого зловония оглушает смешение самых несовместимых звуков. Среди сплошного гула
резнет высокая нота подголоска-запевалы, и грянет звериным ревом хор пьяных голосов, а над ним звон разбитого стекла, и дикий женский визг, и многоголосая ругань.
Во всех домах отворенные окна ярко освещены, а перед подъездами горят висячие фонари. Обеим девушкам отчетливо видна внутренность залы в заведении Софьи Васильевны, что напротив: желтый блестящий паркет, темно-вишневые драпри на
дверях, перехваченные шнурами, конец черного рояля, трюмо в золоченой раме и то мелькающие в окнах, то скрывающиеся женские фигуры в пышных платьях и их отражения в зеркалах.
Резное крыльцо Треппеля, направо, ярко озарено голубоватым электрическим светом из большого матового шара.
А дворник украсил
резной, в русском стиле, подъезд двумя срубленными березками. Так же и во всех домах около крылец, перил и
дверей красуются снаружи белые тонкие стволики с жидкой умирающей зеленью.
Направо от
двери, около кривого сального стола, на котором стояло два самовара с позеленелой кое-где медью, и разложен был сахар в разных бумагах, сидела главная группа: молодой безусый офицер в новом стеганом архалуке, наверное сделанном из женского капота, доливал чайник; человека 4 таких же молоденьких офицеров находились в разных углах комнаты: один из них, подложив под голову какую-то шубу, спал на диване; другой, стоя у стола,
резал жареную баранину безрукому офицеру, сидевшему у стола.
Но все дело не в том, и не это меня остановило, и не об этом я размышлял, когда, отворив
дверь губернаторского кабинета, среди описанной обстановки увидел пред самым большим письменным столом высокое с
резными украшениями кресло, обитое красным сафьяном, и на нем… настоящего геральдического льва, каких рисуют на щитах гербов.
Лебедев (вспылив). Тьфу! Все вы то сделаете, что я себя ножом пырну или человека зарежу! Та день-деньской рёвма-ревет, зудит, пилит, копейки считает, а эта, умная, гуманная, черт подери, эмансипированная, не может понять родного отца! Я оскорбляю слух! Да ведь прежде чем прийти сюда оскорблять твой слух, меня там (указывает на
дверь) на куски
резали, четвертовали. Не может она понять! Голову вскружили и с толку сбили… ну вас! (Идет к
двери и останавливается.) Не нравится мне, всё мне в вас не нравится!
За кедровые бревна с Ливана, за кипарисные и оливковые доски, за дерево певговое, ситтим и фарсис, за обтесанные и отполированные громадные дорогие камни, за пурпур, багряницу и виссон, шитый золотом, за голубые шерстяные материи, за слоновую кость и красные бараньи кожи, за железо, оникс и множество мрамора, за драгоценные камни, за золотые цепи, венцы, шнурки, щипцы, сетки, лотки, лампады, цветы и светильники, золотые петли к
дверям и золотые гвозди, весом в шестьдесят сиклей каждый, за златокованые чаши и блюда, за
резные и мозаичные орнаменты, залитые и иссеченные в камне изображения львов, херувимов, волов, пальм и ананасов — подарил Соломон Тирскому царю Хираму, соименнику зодчего, двадцать городов и селений в земле Галилейской, и Хирам нашел этот подарок ничтожным, — с такой неслыханной роскошью были выстроены храм Господень и дворец Соломонов и малый дворец в Милло для жены царя, красавицы Астис, дочери египетского фараона Суссакима.
Она же подошла к
резной масличной
двери и, прижавшись к ней щекою, сказала...
Желтые крашеные полы сияют, и от
дверей к передним углам идут дорожками узкие ковры с ярко-синими полосами, а солнце так и
режет в окна.
Невзирая на это, Федор Гаврилыч хватают их на свои руки, а другой мужчина, — вернулись было две горничные девицы и лакей, — как
резнет их всех наотмашь кулаком, так те головами назад в
двери и улетели, и после оба опять в окошко, и след простыл.
— Спасибо, парень. Руки у тебя золотые, добывай отцу, — молвил Трифон. — Саввушка, а Саввушка! — крикнул он, отворив
дверь в сени, где младший сын
резал из баклуш ложки.
Дом большой, каменный, в два яруса, с зеркальными стеклами в окнах, густо уставленных цветами, с
резными дубовыми
дверями подъезда.
Горданов встал и, заглянув за
дверь в полутемную комнату, в которую слабый свет чуть падал через
резную кайму ореховой перегородки, сказал...
Она топала ногами, махала руками и кричала так, точно ее
режут. Потом, видя, что никто не слушает её стонов и не думает везти ее домой, Тася с быстротой молнии бросилась к
двери и, широко распахнув ее, готовилась убежать отсюда без оглядки, как вдруг громкий крик испуга вырвался из её груди. Три большие лохматые зверя с грозным рычанием бросились к девочке. Это были три огромные собаки, которыми господин Злыбин, так звали хозяина-фокусника, потешал публику.
«Давно-давно, когда мусульмане бросились в Гори и предприняли ужаснейшую
резню в его улицах, несколько христианских девушек-грузинок заперлись в крепости в одной из башен. Храбрая и предприимчивая грузинка Тамара Бербуджи вошла последней в башню и остановилась у закрытой
двери с острым кинжалом в руках.
Дверь была очень узка и могла пропустить только по одному турку. Через несколько времени девушки услышали, что их осаждают.
Дверь задрожала под ударами турецких ятаганов.
Стулья с высокими спинками из
резной березы, с подушками из тисненой красной кожи, зеркало, карнизы, отделка окон и
дверей перенесли Палтусова к детским годам.
За
дверью что-то
резали и положили ножницы.
— Тут вдоль шоссе, трактиры, тут часто
режут людей… Везде безработные, грабежи… У нас ночью по всей улице сняли медные дощечки с
дверей и дверные ручки… Вчера опять была экспроприация на механическом заводе…
— Не покидай меня, — сказала Мариорица, стиснув руку арабке, отворившей ей потаенную
дверь, — у меня ножи в груди…
режут ее… Но счастие мое было так велико!.. Я все преодолела… победа за мной!.. Теперь нет сил терпеть… Понимаю… яд… Как я им благодарна!.. Они… за меня сами все исполнили… избавили меня от самоубийства… Господи! как ты милостив!
Кабинет представлял большую комнату с двумя окнами, выходившими на площадь, отступая на некоторое расстояние от которых стоял громадный письменный стол, а перед ним высокое кресло; у стены, противоположной
двери, в которую вошли посетители, стоял широкий диван, крытый коричневым тисненым сафьяном, также же стулья и кресла, стоявшие по стенам, и
резной высокий книжный шкаф дополняли убранство. Пол был сплошь покрыт мягким персидским ковром, заглушающим шаги.
Это была прелестная комнатка, вся светло-голубая. Стены были обиты голубым атласом, низенькая мебель, кушетка, диванчики, креслица, пуфы такого же цвета составляли меблировку этой комнаты-бомбоньерки, с одноцветными шелковыми занавесями и портьерами на окнах и
дверях. Небольшой черного дерева,
резной письменный стол и три этажерки были полны всевозможных безделушек, а два зеркальные шкафа дополняли убранство.
Князь Василий стоял с другой стороны
двери, близко к креслу, за
резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу.